– Достойна, брат наш, – откликнулась толпа.
Симеон снова воздел руки, требуя тишины.
– На этой планете нет цивилизованных людей. Мы первыми пришли сюда, друзья, и она достанется нам. Но помните об опасностях! В чаще джунглей, быть может, бродят неведомые нам чудовища…
– Из которых самое большое не крупней бурундука, – прошептал Дантон. – Спросили бы уж меня. Я бы вам рассказал.
– А в пучине вод, наверное, таится некий левиафан, – продолжал Симеон. – Одно известно нам: на планете есть туземцы, нагие дикари, и, как все аборигены, они, несомненно, коварны, жестоки и безнравственны. Остерегайтесь их. Конечно, мы хотели бы жить с ними в мире, одаряя их плодами цивилизации и цветами культуры. Возможно, они будут держаться дружелюбно по отношению к нам, но всегда помните, друзья: никто не может проникнуть в душу дикаря. У них свои нравы, своя особая мораль. Им нельзя доверять, мы всегда должны быть начеку и, заподозрив что-либо неладное, стрелять первыми! Не забывайте Лан II!
Слушатели зааплодировали, спели гимн и приступили к вечерней трапезе. Когда темнота сгустилась, путешественники зажгли прожекторы, и на берегу стало светло как днем. Часовые расхаживали взад и вперед, держа винтовки на изготовку и встревоженно нахохлившись.
Поселенцы вытащили спальные мешки и устроились на ночлег, примостившись поближе к звездолету. Даже страх перед внезапным нападением дикарей не мог заставить их провести еще одну ночь внутри душного корабля.
Высоко в небе плыли ночные облака, до половины прикрывая огромную оранжевую нью-таитянскую луну. Часовые расхаживали у своих постов, выкрикивали в темноту ругательства и сиротливо жались все ближе и ближе друг к другу. Они поднимали пальбу, заслышав шорох в джунглях, и осыпали бранью каждую тень.
Дантон снова уполз в чащу. На ночь он устроился за деревом, чтобы не попасть под шальную пулю. Начинать переговоры с вечера явно не стоило. Очень уж нервозны были эти хаттериты. Дантон решил, что удобнее будет объясниться с ними при свете дня: просто, без обиняков и рассудительно.
Беда только, что рассудительностью хаттериты едва ли отличались.
Впрочем, наутро дело представилось ему не столь уж безнадежным. Дантон дождался, когда поселенцы позавтракают, и осторожно вышел из кустов на дальнем краю пляжа.
– Стой! – разом рявкнули все часовые.
– Дикарь вернулся! – крикнул один из поселенцев.
– Ой, мамочка, – заплакал какой-то малыш. – Злой, гадкий дядька меня съест. Не отдавай меня.
– Не бойся, милый, – успокаивала его мать. – У папы есть ружье, папа застрелит дикаря.
Из звездолета выскочил Симеон и уставился на Дантона:
– А, пожаловал! Ступай сюда.
Коченея от напряжения, Дантон опасливо приблизился к Симеону. Руки он старался держать так, чтобы все видели, что они пустые.
– Я предводитель этих людей. – Симеон произносил слова очень медленно, словно обращаясь к ребенку. – Моя – большая вождь эти люди. А твоя – большая вождь твои люди?
– Зачем вы так разговариваете? – спросил Дантон. – Мне даже трудно вас понять. Я же вам говорил вчера, что на острове никого нет. Только я.
Суровое лицо Симеона побелело от гнева.
– Ты со мной не хитри, а то хуже будет. Ну, выкладывай: где твое племя?
– Да я же землянин, – завопил Дантон. – Вы что, глухой? Не слышите, как я говорю?
Подошел Джедекия, а с ним седой сутуловатый человечек в больших очках в роговой оправе.
– Симеон, – сказал седой человечек, – мне хотелось бы познакомиться с нашим гостем.
– Профессор Бейкер, – обратился к нему Симеон, – этот дикарь утверждает, что он землянин, и говорит, что его имя – Эдвард Дантон.
Профессор взглянул на набедренную повязку, затем на смуглое тело Дантона, его загрубелые босые ноги.
– Так вы землянин? – спросил он.
– Конечно.
– А кто высек эти каменные статуи на берегу?
– Я, – ответил Дантон. – Но это просто своего рода терапия. Видите ли…
– Типичные изделия примитива. Вся стилизация, носы…
– Ну, значит, у меня это вышло случайно. Понимаете ли, несколько месяцев назад я вылетел с Земли на государственном космическом корабле…
– Чем он был оборудован? – перебил профессор Бейкер.
– Гиперпространственными вихревыми конвертерами.
Бейкер кивнул, и Дантон продолжал:
– Так вот, меня отнюдь не привлекали такие планеты, как Корани или, скажем, Гейл V, а для Гедонии я, пожалуй, недостаточно темпераментен. Я пролетел мимо Рудничных и Фермерских Миров и высадился наконец на этой планете. Я назвал ее Нью-Таити, и она зарегистрирована на мое имя. Впрочем, мне было здесь так одиноко, что я рад вам от души.
– Что вы на это скажете, профессор? – спросил Симеон.
– Поразительно, – пробормотал профессор Бейкер. – Поистине поразительно. Так овладеть английской разговорной речью возможно лишь при относительно высокой степени развития интеллекта. Нам остается предположить, что мы столкнулись с феноменом, нередким в примитивных обществах, а именно – чрезвычайно развитой способностью к мимикрии. Наш друг Данта (как его, несомненно, называли, прежде чем он исковеркал свое имя на английский лад) знает, наверное, множество местных легенд, мифов, песен, плясок и исполнит нам…
– Но я землянин!
– Нет, мой бедный друг, – ласково возразил профессор. – Ты не землянин. Не сомневаюсь, что ты встречал землянина. Скорее всего, то был какой-нибудь коммерсант, сделавший тут вынужденную посадку.
– На острове есть следы останавливавшегося на краткий срок космического корабля, – сказал Джедекия.